Православная иконография Страшного Суда
тесно связано с представлениями об устройстве вселенной. При её анализе
необходимо постоянно обращаться к такому литературному памятнику, как
«Христианская Топография» Козьмы Индикоплова, который был основополагающим
метафизическим трактатом для православной традиции Древней Руси, но
основательно ныне забыт. Схема мироздания, которая показана в этом трактате, во
многом напоминает астрологические реалии. Но именно напоминает: например, земля
там не занимает центральное положение, а является основанием мироздания. Это не
гелиоцентрическая система, но и не геоцентрическая. Обобщенно можно назвать ее
«теорией плоской земли». Топография Индикоплова является – в литературном и
текстовом планах – подобием иконографии Страшного Суда. Сюжет Страшного Суда
имеет такое же значение для православной иконографии, как Топография
Индикоплова для метафизики. Центральный элемент иконы – Змей мытарств. Но чтобы
о нём говорить, нужно затронуть смысл этой иконы в целом и немного рассказать о
ее истории.
Оригинальность русской иконографии Страшного Суда
Икона Страшного Суда как станковое
произведение получила распространение в XIV-XV веках. Её иконография
сформировалась при ближайшем участии святого Авраамия Смоленского (XIII в.), в
житии которого определённо сказано, что он был автором извода двух икон —
«Воздушные мытарства» и «Страшное Второе Пришествие Господа нашего Иисуса
Христа». Надо сказать, что на Руси те изводы иконы, которые стали появляться
после XV века, очень сильно отличались от фресок Страшного Суда, принятых в
других православных государствах (у греков, южных славян). Множество деталей
этой иконы появилось именно на Руси. С этой точки зрения Авраамий Смоленский
является более «интересным» в отечественной традиции иконописцем, чем даже
преп. Андрей Рублев, который при всем своем мастерстве, боговдохновенности и
несомненной святости, не создавал принципиально новых иконографических сюжетов:
то, что он делал в плане композиции, можно найти и в предшествующем искусстве.
То же самое можно сказать и про Дионисия, разумеется, за исключением тех икон,
которые посвящались новопрославленным святым. В этом смысле Авраамий Смоленский
сделал серьёзный вклад в иконографию. Тем не менее, его имя как иконописца и
автора новых композиций гораздо менее склоняемо.
В числе оригинальных черт, которые
появились в русском изводе Страшного Суда, были Змей мытарств и сюжет
«вознесения монахов на огненных крыльях», располагавшийся в левой части иконы,
а также множество деталей, касающихся вечных мук, истязаний души и некоторых
других, не столь широко представленных в греческой иконографии. Известно около
двухсот таких икон, созданных до XVIII века (не все они ещё выявлены). Их
искусствоведческий анализ проводил Владимир Карлович Цодикович. Цодикович
проявил себя как скрупулезный искусствовед, но несостоятельный исследователь
философских систем, так как непонятные для него моменты в православной традиции
он попросту относил к области язычества или ереси, что очень напоминает методы
покойного академика Б.А. Рыбакова. Тем не менее, в своей диссертации (а затем
монографии) Цодикович собрал большой материал, перечислил около 60 икон и
фресковых изображений, распространявшихся на Руси. Я выявил еще около двадцати
икон в различных частных собраниях и провел совершенно другой анализ этих
изображений.
Ярусы Страшного Суда
Икона Страшного Суда имеет
космогонический сюжет и содержит три яруса: небо, также поделенное на несколько
уровней; воздушная область, которую как раз и занимает Змей мытарств (её иногда
называют «тонкий мир») и область земли.
Земля представлена в нескольких
ипостасях: природный мир (здесь изображена сфера с воскресающими мертвецами в
день Страшного Суда и с опоясывающим эту сферу океаном), сфера цивилизаций,
сфера всемирной истории, представленная символами Четырех Царств из пророчества
Даниила и земля как плоский уровень с представленной социальной
иерархией-вервью. Понятием верви охватывалась в Древней Руси связь между
различными сословиями: князьями, боярами, духовенством, воинством,
крестьянством, купечеством и т.д. Далее следовала преисподняя – геенна
огненная, в которой на Двуглавом звере, как на престоле, восседает Сатана.
Геенна порождается падением ангелов из небесных сфер; изображено истечение
оттуда огненной реки, которая на каком-то этапе захватывает в свое русло
Денницу и других падших ангелов. В одну голову Зверя, на котором сидит Сатана,
поступают души грешников, а из другой головы выходит Змей, который тянется из
уровня ада, поднимается над землей и заполняет собой весь тонкий мир. На самом
нижнем ярусе располагалось изображение вечных мук и другие детали, на которых я
буду останавливаться по ходу изложения.
В элементах иконографии Страшного Суда
сказалась распространенная в те времена концепция тройственности зла как
антипода Святой Троице. Об этом подробно пишет дореволюционный церковный
археолог Н.И. Троицкий, предметом богословских исследовавший которого было
триединство божества.
Прежде всего, обращает на себя внимание
«окончание» Змея, которое в разных изводах показано по-разному. В большинстве
случаев голова Змея достигает Престола Божия, на котором лежит раскрытая Книга
жизни. Престол должен как бы спускаться с верхних ярусов мироздания и
утвердиться (вот парадокс!) на области воздуха в день Суда. Иногда голова Змея
превышает уровень престола и достигает второго небесного яруса. По сторонам от
пасти Змея в большинстве случаев стоят фигурки Адама и Евы, а выше находится
Крест Христов. Эти четыре элемента показывают, в каком ряду понятий следует
начинать расшифровку символа, потому что фигуры Адама, Евы и Змея сразу
вызывают в памяти другую фундаментальную иконографическую схему — грехопадение.
Одним из древнейших изображений
грехопадения считается фрагмент каменной резьбы саркофага Адольфи из Сиракуз
(340-е годы н.э.). В центре—Древо познания со Змеем, обвившимся вокруг него.
Голова Змея обращена к Еве, стоящей справа от Древа и держащей в руках
запретный плод. Слева от Древа стоит Адам и благословяет Еву правой рукой.
Прародители обнажены и прикрыты широкими листьями. Как и на иконе Страшного
Суда, мы обнаруживаем здесь основные элементы: праотцы, Змей, Древо познания.
Грешники как пища
Возникает вопрос: где же изображено Древа
познания добра и зла на иконе Страшного Суда? Чтобы ответить на него, следует
привлечь еще одну композицию, которая присутствует в православной иконографии.
Имеется в виду изображение Левиафана вместе с Адамом и Евой. В православии
Древней Руси существовало понятие о Левиафане, близкое к западно-европейскому
герметическому символу змея-уробороса. В частности, начиная с XII века в
древнерусском искусстве появляются такие изображения, как Змей, кусающий себя
за хвост (уроборос), в центре колец которого находятся различные предметы.
На миниатюре Хронографа XVI века, который
хранится в отделе рукописей РГБ изображены события после грехопадения и
изгнания из рая — древовидный Левиафан служит овальным ложем, в середине
которого спят Адам и Ева с наклонившимся над ними архангелом Михаилом. Ложе
располагается перед закрытыми райскими вратами. Миниатюра служит иллюстрацией к
тексту: «вселижися Адам прямо пищному селу сиречь прямо раю и позна Еву
пристрастие и роди Каина и потом роди Авеля». Речь идет о «пристрастном»
зачатии, сопровождавшем начало постадамических поколений согласно русской
православной историософии. Круг страстей, фатально связанный со сменой
поколений в неискупленном состоянии человечества, символизировал Левиафан
(уроборос), проглотивший собственный хвост.
Рождение Каина и Авеля, таким образом,
являлось прототипом размножения человеческого рода, которое изначально будучи
благословенным из-за действия страстей оказалось в плену у дьявола.
Следовательно, замкнутость Змея на самом себе здесь символизирует некую
трагическую обусловленность, от которой человечество не могло освободиться. По
учению Церкви, души всех умерших, за некоторым исключением, до Воскресения
Христова вынуждены были нисходить в ад.
Интересно вспомнить то обетование,
которое было дано Змею после грехопадения, когда Господь ему сказал: «ты будешь
питаться землей». А ведь известно, что «земля» – одно из значений имени Адам.
Здесь в аллегорической форме говорится о том, что дьявол будет питаться душами
людей, родом человеческим, а не просто есть землю.
«Земля есть и в землю отыдеши» – в этих
словах церковного богослужения подчеркивается родство человека и земли. На
иконе Страшного Суда раскрывается более страшная картина: практически весь род
человеческий является пищей огромного Змея. По-настоящему понять, что стоит за
этими символами, можно только созерцая саму икону не один день и не один час,
что было любимым занятием наших предков. Известный художник и бытописатель
Василий Пукирев (1818-1890) написал картину, на которой крестьяне постигают
смысл Страшного Суда. На стене избы, где собрались крестьяне, висит лубок с его
изображением, перед которым стоит дьячок с указкой.
Сопоставляя изображение грехопадения с
изображениями Левиафана и Змея на иконе Страшного Суда, можно понять следующее.
Если на иконе Грехопадения голова Змея находится на уровне голов праотцев или
даже выше них (интересно вспомнить русскую народную поговорку «змей до глаз не
поднимай», то есть существовал табуистический запрет поднимать змею выше уровня
глаз), то на изображениях древовидного Левиафана исчезает Древо познания. Оно
сливается со Змеем, потому что Змей на этих миниатюрах изображался с отростками,
ветками, листьями, в виде огромной виноградной лозы, которая оплетает лежащих
вместе Адама и Еву. На иконе Страшного Суда Змей опускается ниже уровня Адама и
Евы; появляется еще и Древо жизни в виде креста, которое находится выше уровня
Адама и Евы.
Змей – психологическая аллегория пути
Из этого можно сделать несколько выводов.
Скажу лишь одно: безусловно, Змей понимался как некий путь, который должна
проделать душа, стремящаяся не уподобиться Иуде-предателю. Иуда сидит на
коленях у дьявола как первый отступник от веры и как прототип, с которым
настоящий христианин должен соотносить отвергаемую часть себя. Иуда был
предметом размышления для православного человека, занимавшегося аскетикой.
Фигурка Иуды обычно писалась в один размер с фигуркой обнаженной души человека,
которая стояла под весами там, где заканчивался Змей мытарств.
Там, где заканчивался Змей, располагалось
«мерило праведное» или весы совести, под которыми стояла фигурка обнаженного
человека со скрещенными руками. Над этой фигуркой и производился Страшный Суд.
Человек как бы должен был проделать путь, начиная от хвоста Змея и кончая его
головой, то есть от Иуды до чистого младенческого состояния души через крестную
жертву и последующее Воскресение Спасителя. Это путь духовного восхождения,
лестница (или лествица).
Образ Змея более адекватно отражает ту
ситуацию, в которой находится человек, чем образ лестницы. Последняя
представляет собой статичный ряд одинаковых ступеней, а Змей с его огромными
извивами символизирует не просто изменение человека, а христианское
представление о том, что мир «лежит во зле». Мир не нейтрален, человек
постоянно должен совершать тот или иной выбор, и если этот выбор не осознается
при жизни, то так или иначе человек вынужден будет его осознать после смерти. В
этом и заключалась нравственная истина учения о мытарствах. Мытарства – ряд
последовательных остановок души после смерти для испытаний мытарями, т.е.
бесами, в различных прегрешениях, которые душа могла совершать при жизни. Если
бесы уличают душу в том или ином прегрешении, ее путь прерывается, и она
низвергается в геенну, из которой нельзя выбраться.
Множественность извивов Змея — это
множество мытарств; в классическом варианте их двадцать одно. Число 21= 7×3
говорит о тройном умножении каждой из семи основных страстей. Для современных
людей наиболее близкой была бы интерпретация, согласно которой каждая страсть в
жизни человека преломляется в трёх планах: интеллектуальном,
чувственно-эмоциональном и телесном, что даёт в итоге число 21. Могут быть и
другие интерпретации этого числа в приложении к страстям. А само количество
мытарств на иконах «Страшного Суда» могло достигать семидесяти двух.
У Змея мытарств много аналогий. Например,
аспид, змей, который живет в пещерах, упоминается в «Физиологе» и имеет общие
черты со Змеем Горынычем фольклорной традиции. Былины с этим персонажем могут
трактоваться с аскетической точки зрения, ведь у аспида и у Змея Горыныча
имеются общие черты. Много общего и с василиском, ибо Змей мытарств часто
заканчивался петушиной головой или клювом. Так же как символ
левиафана-уробороса (о котором говорилось выше), это вызывает гностические
ассоциации.
Избавление Иоанна Затворника
В заключение я бы хотел перейти к теме
инициации. Для этого необходимо обратиться к сказанию о затворникие Иоанне
Многострадальном из Киево-Печерского патерика. Этот текст, скорее всего, также
служил основанием для Авраамия Смоленского, изобразившего мытарства именно в
виде Змея. В патериковом сказании говорится о борьбе подвижника с блудной
страстью. Устав бороться с ней, преп. Иоанн решил закопать себя по плечи в
землю. В какой-то момент инок почувствовал, что его тело загорелось, начиная от
пяток к голове, он весь погрузился в огонь. Тем не менее, Иоанн решил не покидать
место своего подвига, чем спровоцировал явление громадного огнедышащего Змея,
который обвился вокруг подвижника, разинул пасть и поглотил его.
В пасти Змея Иоанн стал совершать молитву
и просить у Господа, чтобы Тот поразил Змея в голову. Всё это происходило в
ночь пасхального Воскресения. Сверкнула молния, Змей рассыпался и послышался
глас свыше о том, что испытание было дано соответственно мере терпения. Преп.
Иоанну также была открыта реликвия с помощью которой возможно избавиться от
блудной страсти: мощи ранее преставившегося инока той же обители – Моисея
Угрина. Далее глас объявил, что, поскольку все это тепреь открыто Иоанну,
отныне он должен более строго соблюдать обеты. В этот момент происходит
чудесная трансформация и святой обретает способность исцелять людей.
Многофазовая инициация?
Сутью инициации, в конечном итоге,
является изменение человека, и инициатические обряды отражали, прежде всего,
именно этот процесс. Встает вопрос, существуют ли в христианстве инициации, а
если – да, то в каком виде? Многим очевидно, что христианские таинства
(крещение, евхаристия, миропомазание) имеют характер инициатических. Но в
современной христианской традиции ни одно из этих таинств не может служить
гарантией действительного посвящения человека и радикального изменения его
сознания.
Проблема христианской инициации
обсуждалась на одном из коллоквиумов
«Homo Religiosus», регулярно проводимого в Бельгии в память о знаменитом
этнографе Мирче Элиаде. На этом коллоквиуме католическим богословом Уссе было
выдвинуто очень интересное, на мой взгляд, суждение: в христианстве не
существует инициации как единовременного акта, а есть инициация как
многофазовый процесс, протекающий в течение всей жизни человека.
В этом плане Змей мытарств представляется
идеальным символом многофазовой инициации. И «изобретен» он был уже в XIII
веке! И не просто изобретен, — им пользовались. Если мы будем сопоставлять
детали изображений Змея на разных иконах, то увидим, что в вариативности
изображений существует определенный смысл.
Для Древней Руси идеалом духовного пути
было иночество. Монахам оказывалось почитание, которое базировалось на
убеждении, что монах — это и есть настоящий христианин. Люди стремились
каким-то образом приобщаться к монашеству, принимать постриг в конце жизни.
После смерти и мытарств обычный человек принудительно обретает осознание своего
пути, а инок должен сознательно претерпеть все его стадии еще при жизни. Житие
монаха превосходит обычное человеческое естество, и в том заключено его спасение.
Вот почему, Змея мытарств можно и нужно
понимать не только в приложении к тому, что происходит после смерти, в ходе
частного суда над душой человека, но и в приложении к аскетам-инокам.
В чём смысл очерёдности мытарств?
Очень интересно в этом плане
проанализировать названия мытарств и их очередность. Они свидетельствуют о
конкретных схемах и методиках. В качестве примера приведу икону из храма
Благовещения села Павловская Слобода (Истринской епархии) начала XVIII века,
изображающую 23 мытарства. Это не то число, которое есть в «Житии Василия
Нового», классическом источнике сведений о мытарствах, а число ступеней,
связанных с негативными проявлениями человеческой природы, которые описаны в
«Лествице» Иоанна Лествичника. Там 23 ступени посвящены преодолению страстей и
7 ступеней – добродетелям.
Отличительной чертой данного списка
является повторяемость прегрешений. Первое мытарство утрачено, затем идут:
тщеславие, ненависть, гордость, сребролюбие, опять утрачено, ненависть,
лихоимание, мздоимство, ненависть, гордость, лихоимание, нечистота, блуд,
досада, прелюбодейство, досада, ненависть, гордость, досада и дальше еще два
утрачено.
Анализируя этот список грехов, мы можем
выделить диаду ненависть-гордость и увидеть ритмичность чередований
прегрешений. Сребролюбие, лихоимание и досада тоже встречаются несколько раз.
Существуют повторяющиеся блоки, между которыми располагаются остальные. Причем
в этом расположении виден переход от более плотских, телесных страстей, таких
как сребролюбие и блуд, к более утонченным, таким как гордость и зависть.
Подобное распределение не случайно, поскольку соответствует периодическому
процессу возобладания в человеке той или иной страсти. Эту динамику оттеняют
как извивы Змея, так и скачущие силуэты крылатых бесов-мытарей, которые своей
направленностью указывают на чередование страстей. Думается, что в основе этой
иконографии лежал чей-то конкретный аскетический опыт рубежа XVII–XVIII веков.
Можно приводить множество таких
неслучайностей, которые обнаруживаются в разновидностях Змея мытарств и
указывают на то, что это фундаментальный символ многофазовой инициации в
русском православии.
«Имерiя Духа»
