Лев Регельсон – автор книги "Трагедия Русской Церкви", член
экспертного совета Института Инновационного развития. Льва Львовича мы
неоднократно приглашали для обсуждения церковных вопросов, испрашивая его
мнения, как человека очень грамотного в канонах Православия, неоднократно
приглашали его на наши внутрицерковные заседания разного уровня, в том числе на
Поместный Собор ИПЦ с просьбой высказать свою точку зрения. Надеемся и на
дальнейшее сотрудничество.
«День желанный, от века чаемый,
необъятного неба ликование, когда земля, сыновней любовью движимая, станет
возвращать ею поглощенных и населять ими ныне бездушные звездные миры. Жизнь
вечно новая, весна без осени, утро без старости, воскресение без смерти. День
желанный, день от века чаемый будет Божьим велением и человеческим
исполнением". Таким гимном всеобщему воскрешению (здесь приведены
выдержки) Николай Федоров подводит итог своему пророческому служению. О чем же
он говорит?
Ясно, что здесь идет речь о целой
исторической эпохе, которую на мифологическом языке можно назвать грядущим
"золотым веком". В Ветхозаветной традиции эта эпоха именуется
царством Божиим или царством Мессии, в Новозаветной – Тысячелетним царством
Христа. Соответствующее учение по-латыни называется "милленаризм",
по-гречески"хилиазм". Поистине драматическая судьба предлежала этому
учению, общепринятому или, по крайней мере, широко распространенному в
раннехристианской Церкви.
Против хилиастической идеи сразу
возникает возражение: ведь Сам Христос сказал, что царство Его "не от мира
сего"! Действительно, в беседе с Понтием Пилатом Иисус говорит:
"Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то
служители Мои подвизались бы за Меня" (Ин.18:36). Казалось бы, вопрос
исчерпан! Однако послушаем, что Он говорит дальше: "Но НЫНЕ Царство Мое не
отсюда". Очевидно, что это слово "НЫНЕ" меняет смысл речения на
противоположный. Лишь сейчас, в данный момент, Царство Христа "не
отсюда", но потом все будет иначе.
Значение этого короткого слова
так велико, что вокруг него развернулась своего рода "текстологическая
борьба". В греческом тексте, начиная с самых древних списков и до
настоящего времени, стоит слово "НИН", оно в переводе сохранено в
церковнославянском и синодальном русском, в английской Библии короля Иакова, а
также в немецкой Лютеровской Библии. Но зато в латинском переводе блаженного
Иеронима ("Вульгата") и во всех других католических переводах это
слово предусмотрительно удалено, очевидно, во избежание
"неподобающих" милленаристских ассоциаций.
Общеизвестно, что ученики Иисуса
разделяли чаяние Мессианского Царства, которым буквально проникнуты все
ветхозаветные пророчества. При этом апостолы, прежде всего, жаждали избавления
Израиля от власти языческого Рима. И только после этого на всей земле будет
установлена власть Единого Бога, когда "Царь будет царствовать по правде,
и князья будут править по закону" (Ис. 32:1).
Последний, а значит – самый
важный – вопрос, который апостолы задают Иисусу перед Его Вознесением: "Не
в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?" (Деян. 1:6).
Если бы эта идея была такой безумной и еретической, как полагали средневековые
христиане (и это мнение разделяет большинство нынешних), то Иисус жестко
ответил бы им, например, так: "Не знаете, какого вы духа" (Лк. 9:54),
или сказал бы спросившему: "Отойди от меня, сатана, потому что думаешь не
о том, что Божие, но что человеческое" (Мк. 8:33). Но Он говорит нечто
совсем иное: "Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в
Своей власти" (Деян. 1:7). То есть фактически Иисус подтверждает чаяние
апостолов, но лишь сдерживает их нетерпение.
По прошествии нескольких
десятилетий Храм Божий в Иерусалиме – который всегда понимался как начало и
"опорная точка" царства Божия на земле – был разрушен римлянами, и
после этого надежд на "восстановление царства Израиля" уже не
оставалось. Тогда Иисус является Иоанну на острове Патмос и сообщает ему
подробное Откровение о том, как и при каких обстоятельствах исполнятся
пророческие обетования о Царстве. Иисус открывает Иоанну, что во главе царства
будет не Израиль по плоти, но избранные из всех народов (Откр. 2:4), которые
"искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу" (14:4). Наступит же
оно лишь после того, как Иисус, явившийся в силе, сокрушит воинство зверя, и
некий Ангел (по контексту, очевидно, Михаил) заключит дракона в бездну "на
тысячу лет". После этого те, которые не поклонились зверю и были
обезглавлены "за свидетельство Иисуса", "ожили и царствовали со
Христом тысячу лет" (20:4). Далее поясняется: "Это – первое
воскресение", и о его участниках говорится: "Они будут священниками
Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет" (20:5-6).
Казалось бы, здесь все сказано не
в символах и притчах, но прямым текстом, в ясных и конкретных терминах! Тем не
менее, это важнейшее свидетельство Нового Завета впоследствии подверглось самым
безжалостным перетолкованиям. Именно на том основании, что Тысячелетнее Царство
образует смысловой центр книги Откровения Иоанна, сама эта книга уже в начале
III века стала подвергаться нападкам как неподлинная и "еретическая".
Не говоря уже о гностиках и манихеях, презиравших плоть и отрицавших телесное
воскресение, такой взгляд разделяли, например, знаменитый Ориген и его ученик
св. Дионисий Александрийский. Сохранить Апокалипсис в составе новозаветного канона
удалось только благодаря громадному авторитету св. Иринея Лионского, учителя
которого - Папий Иерапольский и Поликарп Смирнский – были непосредственными
учениками Иоанна Богослова. Ириней пишет, что они передали ему слова о Царстве,
которые слышали от самого Иоанна. В своем знаменитом трактате "Против
ересей" Ириней развивает мощное богословское обоснование религиозной
необходимости Тысячелетнего Царства как периода "подготовки к
нетлению", то есть к воскресению мертвых. Более того, в своей полемике с
гностиками Ириней использовал учение о земном Мессианском Царстве, как нечто
самоочевидное для христиан – для обоснования самого учения о телесном
воскресении мертвых!
Свидетельства веры в земное
Царство сохранились также в трудах таких ранних учителей Церкви, как Иустин
Философ, Ипполит Римский, апологет Лактанций, Мефодий Патарский. В тексте,
датированном 132 годом, Иустин пишет: "Я и другие здравомыслящие во всем
христиане знаем, что будет воскресение тела и тысячелетие в Иерусалиме, который
устроится, украсится и возвеличится, как объявляют то Иезекииль, Исайя и другие
пророки". Но тут же Иустин делает примечательную оговорку: "Есть у
нас верующие с искренним и благочестивым настроением, которые не приемлют этого
учения". Хорошо известно, что в это время в христианскую среду активно
проникали гностические "настроения", выразившиеся в целом потоке
поддельных апокрифических писаний, проникнутых спиритуалистическим,
мироотрицающим содержанием.
Идеи Николая Федорова созвучны
именно христианскому, антигностическому пониманию Царства Божия на земле, при
котором духовное не отрывается от материального: не ублажение плоти и не
развоплощение, но исполнение великого дела обожения человека в полноте его
духовно-телесного состава, подготовка человечества к полной и окончательной
победе над смертью.
*******
Широко распространено ошибочное
мнение о том, что хилиазм якобы "осужден" Вторым Вселенским Собором.
В действительности этот Собор осудил не хилиазм как таковой, но учение
Аполлинария Лаодикийского, который утверждал, что "Сын меньше Отца",
на том основании, что Царство Отца – вечное, тогда как Царство Сына –
временное, всего тысяча лет. Против этого ложного учения в Символ Веры были
добавлены слова: "Егоже Царствию Его не будет конца" (старообрядцы
настаивают на формулировке – "несть конца"). Этому вопросу посвящена,
например, статья Виктора Капитанчука "Хилиазм не осужден Соборами".
В таком важном деле не может быть
случайностей: постановление Собора против Аполлинария ставит богословскую
проблему, требующую решения. Действительно, невозможно для христианского
сознания допустить, что царство Христа заканчивается восстанием народов,
живущих "на четырех углах земли, Гога и Магога" (Откр. 20:8). Кто
посмеет восстать против Самого Иисуса, только что явившего Свою мощь в битве со
зверем!? Да еще и сможет "окружить стан святых и город возлюбленный"
(20:9)! Но здесь опять содержится очень важная текстологическая
"тонкость". Дело в том, что в древнейших греческих списках Откровения
слово "Христос" пишется без грамматического члена, что на русском
соответствует написанию со строчной буквы: "христос". Это значит, что
речь здесь идет не о Самом Иисусе Христе, но о некоем Его служителе,
"малом мессии", "помазаннике", царе Тысячелетнего царства.
Это предположение подтверждается
тем, что в Откровении описаны не один, но два "всадника на белом
коне", фактически даны два различных и разновеликих мессианских образа.
Первый – в главе 6: "Вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан
был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить" (Откр. 6:2).
Очевидно, это и есть "христос" – помазанник, царь Тысячелетнего
царства, против которого впоследствии и поднимают восстание Гога и Магога.
Вслед за ним выходят еще три всадника, которые символически могут быть поняты,
как "война, голод и смерть"– именно их ему предстоит
"побеждать" в битвах апокалиптической эпохи. Второй всадник
Апокалипсиса – неизмеримо более мощный: "И вот, конь белый, и сидящий на
нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует… Имя Ему:
Слово Божие… Из уст Его исходит острый меч… На одежде и на бедре Его написано
имя: Царь царей и Господь господствующих" (19:11-16). Здесь уже нет
никаких сомнений: это Сам Иисус, пришедший в полноте той силы и славы, которую
Он в евангельские времена тайно приоткрыл трем ученикам на горе Фавор.
В наше время учение хилиазма
христианами фактически отвергнуто и забыто – кроме некоторых протестантских
течений, для которых характерен буквализм в понимании текстов Писания. Уже в
святоотеческую эпоху наметились два направления перетолкования этого главного
пророчества Апокалипсиса – в обоих случаях считалось, что обетование земного
Царства якобы уже исполнилось. На христианском западе под "Царством Божиим
на земле" стала понимать себя Римская Церковь, тогда как на востоке такая
роль приписывалась Православной Империи – во всяком случае, в эмоциональном
восприятии верующих… В качестве финала исторического процесса было
провозглашено окончательное торжество зла на земле, а сразу после сокрушения
антихриста ожидался внезапный и одномоментный "конец света". Именно в
таком смысле было понято пророчество апостола Петра: "Придет же день
Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же,
разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят" (2 Петр. 3:10).
Ожидание какой-то новой исторической эпохи, во время которой исполнятся все
заповеди и пророчества Писания – стало восприниматься как мятежное настроение,
подрывающее самые основы имперского христианского мира.
И это опасение было вполне
оправдано: все второе тысячелетие прошло под знаком народных волнений и
восстаний, неизменно связанных с хилиастической проповедью. Наследником именно
этих движений объявил себя марксистский коммунизм, который можно назвать
"христианской ересью на тему царства Божия на земле". Другое,
"консервативно-революционное" движение нашей эпохи -
национал-социализм – также провозгласило своей целью "Тысячелетний
Рейх", то есть тысячелетнее царство "справедливости" – в том
"своеобразном" расовом смысле, как они эту справедливость понимали.
Наконец, вспомним и о том, что "американская мечта" тоже является по
существу хилиастической. Первые переселенцы пришли в Америку с Библией в руках,
с твердой решимостью построить "новую землю под новым небом" (Откр.
20:21). Именно это милленаристское вдохновение позволило Соединенным Штатам за
исторически короткий период времени стать тем, чем они стали. Как бы мы ни
оценивали этот результат, отрицать его масштабность и влияние на судьбы
человечества невозможно.
Таким образом, говоря словами
Гете, "будущее отбрасывает тень", или, лучше сказать, "будущее
испускает свет". Растущая энергия и напряженность хилиастических ожиданий
(в каких бы понятийных категориях они себя ни выражали) говорит о том, что
Тысячелетнее Царство в исторических масштабах времени уже совсем близко. Средневековые
предубеждения против хилиазма в наше время полностью потеряли свою практическую
актуальность. Осталась только некритичная инерция отрицания, если не говорить о
заново вторгшемся в христианское сознание "нео-манихейском" или
"нео-гностическом" настроении, которое выражается в пренебрежении к
земле, плоти и культуре. То самое настроение, которое представляло смертельную
угрозу Христианству с самого начала его возникновения и с которым так
бескомпромиссно боролся Ириней Лионский! Принципиальный отказ Церкви от
апостольского хилиазма стал не последней причиной того, что неясно осознанные,
но от того не менее мощные устремления человечества к обретению смысла и цели
истории приобрели приземленный, бездуховный характер.
И все же есть одно исключение в
истории Христианства: глубоко православный, паламитский по своему внутреннему
наполнению хилиазм, свойственный преподобному Сергию Радонежскому и его
ученикам. В эпоху Сергия все православные ждали пришествия Христа в 7000 году
"от сотворения мира" (1492
г. от рождения Христа). Важно не то, что это ожидание не
исполнилось, важно то, каким светлым и созидательным было это ожидание! В житии
преподобного Стефана Пермского, близкого сподвижника Сергия Радонежского,
говорится, что он "в оставшиеся сто лет" спешил с проповедью
Евангелия зырянам! Кто же будет строить дивные каменные храмы, рассчитанные на
века, если "земля и все дела на ней" вот-вот "сгорят"? И
зачем надо столько труда посвящать созиданию все более совершенных икон –
неужели только для того, чтобы приготовить их "в пищу огню"?
Нет, это не был средневековый или
современный фундаменталистский апокалиптизм, окрашенный в мрачные, манихейские,
мироотрицающие тона – это было ожидание светлой эпохи царства Христа на земле,
это была активная, творческая работа по его подготовке! Если впереди – Царство,
то история завершается не поражением Христианства, но его торжеством, и это
придает смысл и значение всем позитивным человеческим усилиям, в том числе и
громадной, многовековой работе по созиданию человеческой культуры. И когда эта
человеческая работа делается не против Бога, но ВМЕСТЕ с Ним, в осознанном или
неосознанном соответствии с Его волей, тогда ее результаты сохранятся, обретут
необходимое исправление и продолжение в Царстве, во времена которого
"синергизм", свободное сотрудничество человека с Богом станет
всеобщей нормой! Тайным и смиренным предощущением грядущей духовной радости
проникнут весь XV век - этот, по выражению Георгия Федотова, "золотой век
русской святости". Как написано, "не видел того глаз, не слышало ухо,
и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1
Кор. 2:9).
Пророчества об этой грядущей
эпохе были символически выражены посредством "богословия в красках" –
есть все основания утверждать, что эти пророчества восходят к самому Сергию
Радонежскому. Именно пророческим и притом хилиастическим содержанием наполнены
две великие иконы, родившиеся в среде учеников и последователей Сергия – Троица
Андрея Рублева и Архангел Михаил с деяниями, написанная по откровению преп.
Евдокии, вдовы Дмитрия Донского и духовной дочери преп. Сергия. Доказательство
этих тезисов можно найти здесь.
Содержание и смысл грядущего
Царства выражает великая заповедь преп.Сергия, навсегда ставшая глубинным
архетипом русской духовности: "Взирая на единство Святой Троицы, побеждать
ненавистное разделение мира сего". Конечно, Сергий в первую очередь
насаждал дух соборности среди братии, примирял друг с другом русских князей,
был проводником политики Царьграда, имевшей целью объединить Ордынскую
(Московскую) Русь с Русью Литовской и создать православное содружество наций,
способное остановить экспансию ислама. Духом он преодолевает пространство,
разделяющее людей: кланяется Стефану, проезжающему в сотне верст от Посада,
поминает по имени каждого павшего воина в ходе Куликовской битвы, на которую он
вдохновил русское воинство…
Но есть ли в "мире сем"
более трагическое и "ненавистное" разделение, чем разделение между
живыми и умершими!? Откровение о Святой Троице таинственно и глубоко связано с
высшей целью человеческой истории: "Последний же враг истребится –
смерть" (1 Кор. 15:26). С потрясающей силой эта скорбь о смертном
разделении души и тела выражена в словах поминальной молитвы: "Плачу и
рыдаю, егда помышляю смерть и вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную
нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущую вида…". "Священная
ненависть" к смерти образует духовный стержень всего жизненного подвига
Николая Федорова.
Неслучайно для него преп.Сергий –
самый близкий, самый "главный" святой. Вслед за Сергием Федоров
превращает духовное созерцание Троицы – в заповедь для воплощения в
человеческом общежитии: "Жить со всеми и для всех". Но эти
"все" – не только живые, но и умершие, без которых невозможна никакая
подлинная соборность человеческого рода. Поэтому он воспринимает
общехристианскую веру в воскресение – не только как обетование, но и как
ЗАДАНИЕ человечеству, важнейшее из заданий, полученных человеком от Бога.
Впервые за многие века Николай
Федоров возрождает осознанное почитание Святой Троицы, сохраненное до этого в
Церкви лишь в литургической форме. Но все же сохраненное: благодаря проповеди
Сергия Радонежского, праздник Пятидесятницы превратился на Руси в столь любимый
народом День Святой Троицы! Именно учение о Троице стало религиозным
фундаментом федоровского "проекта воскрешения предков".
Рассматривая психологическую
основу человеческих объединений, в том числе самых крупных из них – империй,
можно убедиться, что все они так или иначе построены на инстинктивном страхе
смерти, который приобретает разные конкретные формы.
Если на первое место выдвигается
страх перед голодом и нищетой, то на этой основе возникают империи
торгово-промышленные, а в качестве гиперкомпенсации этого страха – непрерывно
растущее производство, избыточное материальное изобилие, то, что сейчас
называют "обществом потребления".
Если главным становится страх
перед иноземным завоеванием, истреблением и порабощением, то возникают военные
империи, примеры которых нам хорошо известны. Чувство полной безопасности в
этом случае может быть достигнуто лишь одним способом: устранением или
покорением всех потенциальных военных противников.
Наконец, жреческие империи
(древний Египет, исламские халифаты, католическая Церковь) внутренне
сцементированы страхом перед посмертным наказанием, а в качестве
гиперкомпенсации – уверенностью в гарантированном, при соблюдении определенных
условий, посмертном вознаграждении.
Все эти типы мотивации пока что
продолжают действовать в человечестве, но технический прогресс, политическое
объединение и гуманистическая перестройка религиозного сознания постепенно
уменьшают и сводят на нет все эти страхи.
И вот когда они будут в основном
преодолены, тогда на первый план выйдет всеобщий и главный инстинкт человека:
глубинное неприятие индивидуальной физической смерти. Со смертью сейчас
поневоле "мирятся" только потому, что не видят никаких возможностей
ее преодоления. Но когда эта безнадежность сменится сознанием реальных
возможностей не-умирания живых и восстановления к жизни уже умерших (у всех
перед глазами будет живой пример тех, кто испытал "первое
воскресение"), тогда эта мотивация – стремление уничтожить смерть как
таковую – станет главной психологической основой человеческого общества. Именно
это стремление, с такой силой выраженное в страстной проповеди Николая Федорова,
будет реализовано в приближающемся Тысячелетнем Царстве.
Прямо об этом Царстве Федоров
нигде не говорит, но весь дух и масштаб федоровского проекта фактически его
подразумевают, так что его учение – это еще и пророчество о Царстве. Как все
пророки, он вначале надеется, что исполнение пророчества начнется уже при его
жизни. Он возлагает свои упования на православного Государя, который
проникнется его идеями и призовет к исполнению проекта весь
"служилый" русский народ, а затем вовлечет в эту деятельность и все
другие народы Земли. Образ самодержца у Федорова имеет явно хилиастический
характер: он как бы прозревает в нем будущего малого "христа", царя
Тысячелетнего Царства.
Когда Федоров осознаёт в конце
жизни, что время исполнения еще не пришло, он переживает глубокий духовный
кризис, но не отказывается от своего пророческого призыва, а лишь переносит его
в будущее: "Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в
Своей власти". Тогда он и пишет свой вдохновенный гимн, обращенный к
потомкам. И в этом гимне ключевыми являются слова, одновременно смиренные и
дерзновенные: "БОЖЬИМ ВЕЛЕНИЕМ И ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ИСПОЛНЕНИЕМ"!».
Лев Регельсон, доклад на
Федоровской конференции 8 декабря 2011 г., г.Москва
Портал «Кредо.Ру»
